Укрепляла пуговицы на пальто. Получалось не очень, хотя делала это не первый раз в жизни. Может, третий. Тугая плотная тёплая ткань и звенящие пуговицы с крупными дырками. На меня нахлынули воспоминания.
Первый раз я делала это чуть более, чем 10 лет назад, очень внезапно для себя.

У нас был урок трудов в школе. Я была в 6-ом классе и наша группа девочек слушала скучную лекцию о том, как правильно подобрать иглу для шитья и какие спицы нужны для шерстяных ниток. Это был подвальный этаж и в узкие окна под потолком было видно серо-синий унылый ноябрь. На потолке гудели, мерцая, газоразрядные лампы, а учительница читала лекцию из методички, будто не имея личного опыта работы со спицами.
И тут в класс постучал, и не дожидаясь ответа, вошел он. Старшеклассник. Он был у меня на виду и в оперативной памяти сознания, так как моя лучшая подруга любила над ним пошутить в школьных коридорах. Над его внешним видом, манерой говорить. Он был голубоглазым поэтом с русыми кудрями, учился в 11-А, одевался как британский бродяга, пел под гитару песни Цоя и Высоцкого, курил траву, писал фаталистичные стихи о невзаимной любви в духе Маяковского и Блока, любил Кафку и Ремарка, и охотно посещал только предметы, связанные с литературой. Ну, как истинный поэт, конечно.
— Я слышал, у вас здесь труды для девочек, — обратился он к учительнице без приветствия, будто равный, — у меня здесь на пальто пуговица оторвалась… Я подумал, может, кто-то из Ваших хозяюшек пришьет? Полезный навык. Посмотрим, кто у Вас лучшая хозяйка. Я буду весьма признателен.
Учительница спросила кто в классе сам пришивает себе пуговицы. Я никогда этого не делала, и, видимо, остальные тоже. По классу прошел шумок нежелания, все сидели в телефонах, изображая безразличие. Я вызвалась попробовать.
У нас с ним была определенная связь. Он был лучшим другом моего предмета обожания. Он знал, что я влюблена в его друга и, с интересом блеснув глазами, галантно передал мне свое черное пальто. Загадочный, как и всегда, сказал, что запомнит меня.
И ушел.
Я пришивала пуговицу не долго. Лекция шла дальше, времени было еще много. Я подергала остальные пуговицы и решила, что лучше их укрепить. Укрепив все, перешла на декоративные, на манжеты, подрезала катышки на карманах. Просто так, от нечего делать.
И испытала такой трепет при этой процедуре, будто это пальто не друга, а именно того парня, в которого я была влюблена. Это была странная забота, очень не свойственная мне до сих пор.
Пальто, уходя с урока, я оставила трудовичке.
В конце перерыва, он позвал меня в коридор, высокопарными речами отблагодарил и не дал мне уйти, схватив меня, смущенную шестиклассницу, за руку. На виду у всех преподавателей, некоторых одноклассников и моей лучшей подруги, влюбленной в него, одинадцатиклассник поцеловал тыльную сторону моей ладони, глядя на меня из-подлобья, как соблазнитель в женских романах, и сказал:
— Я предлагаю дружить.

Это была странная сцена.
Странный парень.
Странный день, месяц, странный год. Странные приключения, мысли, поступки, тусовки. Мои странные стихи, дневники и рисунки. Это был мощный импульс в моем творческом развитии.
Нет, я не влюбилась в него. Я по-прежнему была влюблена в его лучшего друга, но друг был недостижим, высокомерен и величественен. А обкуренный поэт, по кличке «Кот» был весьма прост в доступе и загадочен в общении. Это был пугающий адреналин, которым я постоянно себя истязала для подпитки эмоциями и вдохновением. Страшно, но нужно.
Это была странная дружба, которая догнала меня неоднозначной перепиской уже на моем втором курсе, спустя 5 лет. Он знал, что у меня муж и ребенок. Он писал, что от него были бы талантливые дети, и обещал, написать обо мне стих. Он делал дерзкие комплименты и предложил мне проект по иллюстрированию его сборника стихов. Но много пил и распускал руки. Я со скандалом избавила себя от него. Один раз муж даже поговорил с ним по-мужски, при случайной встрече. На этом наше общение прекратилось окончательно. Не знаю, что с ним сейчас. Жив ли, трезв ли он, и добился ли успехов в жизни своей фаталистичной поэзией.

Из-за него, со мной не разговаривала лучшая подруга, три недели обижаясь за этот дурацкий поцелуй тыльной стороны ладони.
Многие в школе думали, что он мой брат. Так мы были похожи своей странностью. Так мне говорили. Даже некоторые преподаватели думали, что мы родня, когда видели, что мы здороваемся, как пацаны — пожимая руки. Говорили, что у нас похожие глаза, стиль общения, стихи, улыбки, почерк.
А я так его боялась! На самом-то деле.
Я чувствовала его как спящий вулкан, видела скрытую угрозу в этих глазах, которые смотрели сквозь меня. Он смотрел на меня не проницательно, а будто меня нет. Будто он говорил с пустым местом, будто я его воображаемый друг. У него был взгляд слепого человека. Он мог внезапно отвернуться и говорить в сторону, будто уже не мне, не изменяя темы разговора. И это было дико страшно.
В нашей дальнейшей переписке выяснилось, что это был результат регулярного употребления травы.
Школьные годы — такие странные.
С ним у меня произошла масса странных историй, он ставил меня в неловкие положения, извинялся передо мной, стоя на коленях, на глазах у всей школы, или кричал мне в след песни посреди школьного двора... По-сути, это было самое интересное в школе, но такое дурацкое… И я сейчас понимаю, что это была опасная, сомнительная «дружба» с разницей в 4 года.

А ведь все началось с этой пуговицы.
Почему я тогда согласилась пришивать пуговицу какому-то парню, хотя не умела этого совершенно?
А сейчас, себе самой, и мужу, я это делаю менее качественно.

Странно это.