Жизнь плыла медленно продвигаясь в сторону Нового года. Работа была, времени — не хватало. Все шло своим чередом.
А потом в одну минуту у меня отменилась встреча и я оказалась в центре города под снегопадом без планов, не успела надеть наушники и меня накрыло.
Я даже не берусь утверждать, чем конкретно накрыло — я сама не знаю.
Я почувствовала себя мокрым испуганным котенком. Стояла в старом районе центра столицы, в самом пупке нашего города, вокруг гудели пробки узких переулков, разъезжались стукнувшиеся лбами иномарки, старушки, наблюдая конфликт, развешивали белье на заснеженном балконе коммуналки, сновали предновогодние люди, а я не знала куда мне идти. И было так внезапно громко! Я ведь всегда в наушниках, я этого не знала.
Мне перехотелось нового года. Мне не хотелось домой, не хотелось любимого кофе с сиропчиками, не было сил идти, не хотелось спускаться в метро, но я понимала, как странно выглядит мое перепуганное лицо среди бегущих людей. А страннее всего — моя неподвижность. Все бегут, спешат и месят талую грязь, а я стою.

Мне захотелось друга.
Я сама постучалась в дверь его телеграмма. Того самого, запретного, друга со звездным небом и душевными беседами в палатке. Он оказался не в городе. Напомнил, что сегодня государственный выходной, все уехали к родителям. И он тоже. Может, если бы родители у меня были, я бы и вспомнила, что сегодня выходной, правда. Заподозрив мое настроение, сказал, что хотел бы оказаться рядом, что ему не хватает того нашего общение, которое было летом, попытался назначить встречу на неделе. Все эти «мне жаль что я не рядом», «если бы был в городе — обязательно приехал бы к тебе», «в любой день буду рад провести с тобой несколько часиков».
Я даже не улыбалась. Хотелось плакать от всей этой трогательности. Но плакать хотелось горько, а не растроганно.

Выяснилось, что денег не осталось — муж внезапно, перед Новым годом одолжил все деньги какому-то знакомому, оказавшемуся в беде. Мы поругались. По телефону. Не то, чтобы я была сильно против одалживаний, нет. Считаю это добрым делом, я даже за. Но не все деньги, не перед Новым годом. И не молча. И не сегодня.

Подруга не отвечала на сообщения, не брала трубку. Погода не менялась, люди не прекращали свою беготню, машины продолжали течь по дорогам резиновым бесконечным бибикающим потоком. Я ничего не решила. Прислушалась к злящейся себе и поехала домой.

Я не умею развлекаться, и не умею весело проводить свободное время. Когда у меня есть свободное время, я обычно с радостью иду работать, просто без спешки. Поэтому, у меня нет свободного времени.

Дома узнала, что у свекров день был намного хуже.
У них на полном ходу, на мосту через реку города, в средней полосе отказал руль.
Они пытались на аварийке плавно притормозить поток и свернуть в правую полосу, но поток долго не пропускал. Денег на эвакуатор не хватало. У нас денег вообще не было, как известно, мы бы вообще не смогли им помочь.
Мужчина на микроавтобусе предложил их оттащить на тросе.
На съезде под мост, на повороте выяснилось, что аккумулятор сел, выключилась аварийка, руль заблокировал колеса, тормоза не работали, сообщить об этом водителю спереди было невозможно. Машину выносило на середину, затягивая на встречную полосу. Свекровь дернула ручник, трос порвался. Дотолкали до обочины. До дома оставалось немножко, свекр отыскал в потайных карманах доллары, удалось заказать эвакуатор.
Все остались живи, здоровы, но испугались ужасно.
Я сидела со свекровью на диване и заторможенно обдумывала вероятность потери второй семьи от автомобильной аварии. Разве может такое быть? Разве могло бы снова? Дважды в одной жизни. Почему, зачем?
Начинаю думать, что это из-за меня. Хотя объективно — при чем тут я?

Ночью, после всего этого хаоса, пережитого днем, меня вдруг дернуло рассказать мужу о том, что я считала своим главным секретом, своим преступлениям этого лета. То, как мы с другом встретились руками под звездным небом, как я не стала его отпускать. Ведь мы после этого виделись множество раз, даже втроем. Это не обсуждалось, будто ничего не было. Но это было. Я это помню, и у меня это болит. И именно сегодня, именно сейчас захотелось об этом сказать. Всегда злилась, когда люди так делали в кино. Но сейчас поняла — нет сил терпеть.
Муж воспринял это нормально, даже слишком хорошо. Пожалел и приголубил, сказал, ничего страшного, ничего критичного, точки невозврата не произошло, я тебе доверяю. Я чувствовал, что что-то произошло, и знал, что ты, в любом случае, молодец, до поцелуя не дошло бы. Я знаю. Он знает.
Я расплакалась. Как ты можешь так говорить, если я не чувствую, что я молодец?

А потом, ради утешения моей совести, ему нашлось, что рассказать о себе.
У него была своя секретная история трехгодичной давности.
Ничего непоправимого, ничего критичного, без точки невозврата.
Но это серьезнее, чем руки под звездами. Даже не столь важно что. В данном случае, важно — кто. И когда.
Я была тогда зеленой наивной студенткой с кучей страхов о своем будущем. Я плавала в художественных терминах, не могла собрать мысли в кучу, вызывая у семьи мужа огромные сомнения в серьезности моей будущей профессии — художника. В меня не верили. И я не верила в себя еще даже больше.
Эта девушка — дочь подруги семьи. Они с мужем вместе выросли, с рождения, по-сути. И я никогда ей не нравилась. Это не для кого не было секретом. Она не любит серых, неуверенных и хмурых (какой я ей казалась). Она говорила мне об этом лично. Обнимая меня, невесту, на свадьбе, она с лицом ревизора сказала шепотом «ну так уж и быть, если он считает, что ты делаешь его счастливым..». Такое себе благословение на брак.
Она на 5 лет меня старше, крашенная блондинка с кошачьими прищурами и манерным кокетством. Все что она говорит и делает приправлено сексуальностью. Так было всегда.
 Принято говорить, что она «с перчинкой». Она — девушка, которая добилась большей части своего успеха кокетством, умением себя подать и многозначительными намеками мужчинам. За свои намеки она потом не отвечала. Брала что нужно и рвала отношения. В общем... похоже, что она — моя полная противоположность?
В тот период жизни она из недруга почему-то стала моим врагом. Единственным врагом. Она тогда вбивала клин между мной и свекровью. Свекровь тогда что-то подозревала, предчувствовала и говорила мне, чтобы я не велась на провокации. Эта девушка тогда делала вид, что мы душевничаем, набивалась в подруги и спрашивала есть ли у меня кто-то, спрашивала, что меня раздражает в свекрови, в муже, пыталась выудить из меня хоть какое-то недовольство сложившейся ситуацией. А я — ничего. У меня никого и не было. Я была одержима поиском решения вопроса с моим профессиональным будущим. Я не рассказывала никому о внутренних конфликтах (и на самом деле жутко закипала изнутри от невозможности вынести сор из избы, очень хотелось хоть кому-то рассказать). А потом те крупицы, что я роняла — она мчалась использовать против меня. Больше никто не вызывает у меня таких негативных чувств, как она. До сих пор. И муж-то об этом знал. И как? И вот как? Именно тогда. Именно она.
Этот секрет оказался хуже моего.
И это мне теперь тоже захочется кому-то рассказать.
Что я почувствовала?
Я подумала какой жалкой я тогда казалась им обоим, если так получилось. Какой незначительной выглядит перепуганная студентка жена, когда самоуверенная и зрелая хищница идет вверх по карьерной лестнице, пользуясь своими глазками, жестами и бархатным голосом. А я как была серой мышью, так сейчас в этом образе и пустила корни. Хуже. Я даже не мышь, а перепуганный кролик. Художница. Тоже мне, художница. Ремесленница без постоянного заработка, которая боится общаться с новыми людьми и ездит в метро в выключенных наушниках, лишь бы со мной не знакомились. Кеды и косички в 23 года. Пуховик со звездами с алиэкспресс и самодельные сережки из велосипедных деталей. Серая безвкусная дешевка, вечно «ищущая себя». Мокрый котенок под снежным небом новогодней суматохи. 
Против кокетки в бутиковских шмотках, которую повышают каждые полгода, с новой квартирой и поездками на курорты 4 раза в год.
Но не могу сказать, что сильно расстроилась, что взревновала. Не разозлилась. Почему-то совсем нет.
Ужаснулась. Контрасту между ней и мной.

И если всю нашу жизнь он говорил, что ему нравятся такие как я.. Что он рад, что я такая «не такая, как все». И все в этом роде.
Что же тогда пошло не так? Значит, не только такие нравятся? Или это было вранье? Или это самоутешение, чтобы не горевать из-за того, что, все таки, пришлось жениться из-за ребенка? Или..

Или что? 

Эти мысли могут далеко завести.
В растерянности я очень долго молчала.
Не поняла просто, как это могло произойти. Почему и как.
Не было особого роя мыслей в голове. Не было ничего. Я не уверена даже, что была сама голова.

Он молчал половину нашего брака об этом «случайном, бессознательном» поцелуе, «на почве животного инстинкта».
Я молчала полгода о своем соприкосновении пальцев перед лесным озером в сентябрьском тумане, над нами был звездопад и рядом кто-то бренчал на гитаре... Я думала, я осквернила наш брак. А оказывается, я смешна и наивна даже в своих представлениях об измене. 
Это так жалко… Я — жалкая.

Теперь уже вдвойне.

Но жалеть себя не хочется. Я и так занимаюсь этим всю свою жизнь. Сколько можно искать поводы.
Это все не важно, на самом деле. Это все ведь, ни к чему не приводит.

Обменялись благодарностями за взаимную честность, обнялись напоследок и легли спать.

И я вот думаю...
Жизнь плыла медленно продвигаясь в сторону Нового года. Работа была, времени — не хватало. Все шло своим чередом…
А потом в одну минуту. 
Вот так.

Какой же тупой был день.